Ян Гартман (Jan Hartman)

Ягеллонский Университет, Краков, Польша

Методологическое и общественное состояние биоэтики

Кажется, было бы проще, если бы в мире существовало спонтанное согласие на некоторые метафизические, этические и политические принципы. Было бы ещё проще, если бы эти принципы имели очевидное обоснование, так что можно было бы принуждать сопротивляющихся к их принятию посредством уговаривания учёбы и − если это необходимо, − насильственного закона.

Нет, к сожалению, таких принципов. Не существуют утверждения, на которые было бы согласно большинство интеллигентных и приличных людей. Нет также − в демократических странах − общественного согласия на то, чтобы в случае отсутствия морального и интелектуального согласия в области основных принципов разрешить одной стороне конфликта управлять аподиктически, то есть согласно с принципами определёной религиозно-моральной системы. Иначе говоря, нет демократического, по крайней мере основанного на уважении свободы совести, согласия, которое дает одной религиозно-метафизической концепции человека и общества возможность определения условий, в которых происходит творение общественного и правового порядка. Это эмпирическое явление: нигде не существует такого согласия. Поэтому даже демократические общества, наиболее привязанные к какой-то религиозно-метафизической традиции (кстати, таких обществ не очень много), создают законы согласно минималистическим правилам, отбрасывая архаический принцип, говорящий, что законодатель призван к поддержанию того, что для людей хорошо, и запрещению того, что плохо. Наоборот, закон творит согласно правилу моральной сдержанности: права и свободы можно ограничивать только если это необходимо для сохранения прав и свобод граждан. Это не означает, что либеральные общества вообще не хотят знать Истины и с уверенностю воплощать её в жизнь путём приказов и запретов. Это значит только, что эти общества находятся на столь высоком уровне интеллектуального и морального критицизма, что знают, что Истины не знают, а созданные ими законодательные органы не имеют и не могут иметь морального права аподиктически воплощать в жизьнь спорные моральные и метафизические принципы. Это касается также биоэтики, которая в демократических условиях не может быть и не бывает − по крайней мере, если речь идёт о её практических итогах, значит, выработанных ею политическо-правовых рекомендациях − защитницей какой-то идеологии, религиозной или метафизической системы. Однако не является ли правило сохранения свободы, осознания своего незнания и неуверенности в своих собственных метафизических убеждениях видом идеологии? Конечно, в каком-то смысле да. Но с той же самой степенью уверенности можно сказать: это идеология в самой низкой возможной степени, потому что она меньше всего принимает утверждения и − насколько это вообще возможно − сдерживается в своих суждениях и советах.

Однако в странах, в которых демократическая культура является более формальной, чем фактически утверждённой, постоянно существует соблазн упрощения вопроса и принуждения людей к принятию одной метафизики вместе с её практическими последствами. Однако тот, кто поддается этому соблазну, заранее обречен на неудачу. Эта неудача имеет чисто практический смысл. Просто не существует ни одной метафизической теории, которая была бы убедительна для большинства людей, не говоря даже о почти всех, что является морально необходимым условием воплощения её в жизнь с помощью средств закона. Но всё-таки встречаются такие попытки. Наиболее характерным примером является персоналистическая метафизика и этика.

Её основы заложены в древней Греции, и развивалась она достаточно подробно в позднем средневековье. Коротко говоря, персоналистическая метафизика утверждает, что человек − психофизическая цельность, которая исполняет многообразные функции разной степении совершенства: биологические, смысло-познавательные, аффективные и наконец − чисто рациональные. Именно эти последние функции определяют суть человечества. Это разум (интеллект) и разумная воля (разум практический), которую поддерживает совесть. Человек, как существо по природе разумное, призван к самоуправлению и укреплению своих самых лучших способностей, значит добродетелей. Человек − существо разумное, вместе с тем − свободное, и следовательно − ответственное за свои поступки. Одновременно он является Божьим творением, так как свои человеческие черты (разум и разумную волю) он получил от Бога. Поэтому он должен соблюдать законы разумно-морального порядка, которые он находит внутри себя, в лице принципов разума (логических принципов) и первых правил моральности. Эти два типа принципов, как подаренные Богом законы, являются несомненными и непреходящими. Человек как Божие чадо и одновременно самостоятельная, разумная личность всегда заслуживает уважения от других людей: на сохранение своей жизнии, собственности, свободы и своего достоинства, основной ценности личности.

Время большего отклика описанного учения прошло уже давно. Но оно продолжает существование в католических, православных, а частично также в протестантских и еврейских кругах. Его сутью является теологически истолкованный аристотелизм. Там, где Аристотель или его средневековые последователи ещё пользуются вниманием, там говорят о человеке как о персоне, о его достоинстве и его естественных правах, укорененных в Боге. В